— По мнению доктора Мида, это будет в конце августа или в начале сентября, — сказала она. — Я догадывалась, но до сегодняшнего дня не была уверена. О, Скарлетт, как это чудесно, правда? Я так завидовала тебе, что у тебя есть Уэйд, я так хотела иметь ребенка. И ужасно боялась, что у меня никогда не будет детей, а я хочу, чтобы их была дюжина!
Скарлетт расчесывала волосы, собираясь лечь спать, и ее рука застыла в воздухе, когда Мелани произнесла эти слова.
— Боже милостивый! — пробормотала она, еще не до конца осознав значение услышанного. Затем в памяти воскресла захлопнувшаяся за Мелани и Эшли дверь спальни, и такая боль пронзила ее, словно в сердце ей всадили нож — словно Эшли был ее мужем и она узнала о его неверности. Ребенок. Ребенок Эшли. Как же он мог, когда он любит не Мелани, а ее, Скарлетт?
— Я знала, что ты будешь изумлена, — не переводя дыхания, продолжала лепетать Мелани. — Не правда ли, это изумительно? О, Скарлетт, я просто не знаю, как написать об этом Эшли! Если бы можно было сказать ему, или… или, еще лучше, ничего не говорить, пусть бы он сам мало-помалу заметил… догадался… ты же понимаешь…
— Боже милостивый! — повторила Скарлетт, готовая разрыдаться, и, выронив расческу, ухватилась за мраморную доску туалетного столика, чтобы не упасть.
— Дорогая, что с тобой, не волнуйся так! Ты же знаешь, родить ребенка вовсе не так уж страшно. Ты сама это говорила. Не тревожься за меня. Я ужасно тронута твоим участием. Правда, доктор Мид сказал, что я… что у меня, — Мелани покраснела, — узкий таз, но он надеется, что все будет в порядке. И… скажи, Скарлетт, ты сама написала Чарли, когда узнала насчет Уэйда, или это сделала твоя мать, или, может быть, мистер О'Хара? О дорогая, если бы моя мама была жива и могла написать Эшли! Я просто не представляю себе, как я…
— Замолчи! — вне себя выкрикнула Скарлетт. — Замолчи!
— О, Скарлетт!.. Господи, какая я дура! Прости меня. Знаешь, когда человек счастлив, он всегда становится эгоистом. Я вдруг совсем как-то забыла про Чарли…
— Замолчи! — повторила Скарлетт, стараясь овладеть собой и пряча от Мелани лицо. Никогда, никогда не должна Мелани догадаться или хотя бы заподозрить, какие чувства ее обуревают.
А у Мелани, деликатнейшего из всех земных созданий, слезы выступили на глазах от стыда за свое жестокосердие. Как посмела она воскресить в душе Скарлетт ужасные воспоминания о том, что малютка Уэйд появился на свет, когда бедняга Чарлз уже несколько месяцев лежал в могиле! Как могла она быть такой бесчувственной!
— Дай я помогу тебе раздеться, дорогая! — смиренно проговорила она. — И приглажу щеткой волосы.
— Оставь меня в покое, — с каменным лицом произнесла Скарлетт. И Мелани удалилась вся в слезах, предаваясь мукам самобичевания. Скарлетт не плакала, ложась в постель, но гордость ее была глубоко уязвлена, надежды рухнули, ее снедала зависть к счастливым супружеским парам.
Она думала о том, что не сможет больше жить под одной кровлей с женщиной, которая носит в своем чреве ребенка Эшли, и ей нужно вернуться домой, к родному очагу. Ей казалось, что она не сможет теперь поглядеть в глаза Мелани и не выдать своей тайны. И наутро она встала с твердым решением сразу же после завтрака собраться в дорогу. Но когда они сидели за столом — Скарлетт в угрюмом молчании, тетушка Питти в растрепанных чувствах и Мелани с несчастным видом, — принесли телеграмму.
Моз, слуга Эшли, сообщал Мелани:
«Я искал его повсюду и не нашел. Прикажете возвращаться домой?»
Никто не понимал, что значит эта телеграмма, — они смотрели друг на друга расширенными от страха глазами, и всякая мысль об отъезде сразу вылетела у Скарлетт из головы. Не закончив завтрака, они покатили в город, — телеграфировать командиру полка, в котором служил Эшли, но на телеграфе их уже ждала телеграмма самого полковника:
«С прискорбием извещаю: майор Уилкс, не возвратившийся три дня назад с разведывательной операции, числится пропавшим без вести. Будем держать вас в известности».
Мрачным было их возвращение домой: тетушка Питти плакала и сморкалась в носовой платок, Мелани сидела бледная, прямая, неподвижная, потрясенная Скарлетт забилась в угол коляски. Войдя в дом, Скарлетт, пошатываясь, поднялась по лестнице к себе в спальню, схватила четки и, упав на колени, попыталась обратиться с молитвой к богу. Но слова молитвы не шли ей на ум. Душа ее была объята ужасом — страшная мысль сверлила мозг: господь отвернулся от нее за ее грех. Она полюбила женатого мужчину, она пыталась увести его от жены, и господь отнял у него жизнь, чтобы покарать ее. Ей хотелось молиться, но она не решалась поднять глаза к небесам. Ей хотелось плакать, но глаза ее были сухи. Слезы жгли ей грудь, душили ее, но не могли пролиться.
Отворилась дверь, и вошла Мелани. Ее бледное лицо в ореоле темных волос было как вырезанное из белой бумаги сердечко, в огромных глазах застыл страх. Она походила на заблудившегося во мраке ребенка.
— Скарлетт, — сказала она, протягивая к ней руки, — Ты должна простить меня за мои вчерашние слова. ведь ты теперь все, что у меня осталось. О, Скарлетт, я чувствую, что моего бесценного нет в живых!
Кто знает, как это произошло, но Скарлетт уже держала Мелани в объятиях, а та бурно рыдала, и детские груди ее трепетали. А потом обе они лежали на постели, тесно прильнув друг к другу в горе, и Скарлетт плакала тоже — плакала, уткнувшись в плечо Мелани, и лица их были влажны от смешавшихся слез. Слезы истощали душу, но когда они не могли пролиться, было еще тяжелее. Эшли мертв, мертв, думала Скарлетт, и это я убила его, моя любовь тому причиной! Новый приступ рыданий сотряс ее тело, и Мелани, невольно находя утешение в ее слезах, еще крепче обхватила ее руками за шею.