Глухой гул волнами перекатывался над толпой, словно на берегу в час прибоя.
И тут странное, немыслимое зрелище предстало глазам Скарлетт. Со стороны вокзала надвигалась толпа женщин с окороками на плечах. А за женщинами, сгибаясь под тяжестью банок с черной патокой, едва поспевали ребятишки. Мальчишки постарше тащили мешки с картофелем и кукурузой. Какой-то старик катил на тачке бочонок муки. Мужчины, женщины, дети торопливо шагали, изнемогая под грузом мешков, ящиков, пакетов с провизией — такого количества провизии Скарлетт не доводилось видеть за целый год. Внезапно толпа расступилась, давая дорогу мчавшемуся, кренясь то на один, то на другой бок, кабриолету. В кабриолете хрупкая, элегантная миссис Элсинг, с хлыстом в руке, стоя правила лошадью. Бледная, без головного убора, с длинными седыми волосами, струившимися вдоль спины, она неистово стегала лошадь и была похожа на фурию. На сиденье ее черная нянька Мелисси, подскакивая на ухабах, одной рукой прижимала к себе кусок жирной свиной грудинки, а другой рукой и ногами старалась удержать на месте гору ящиков и мешков, наваленных в кабриолет. Один из мешков лопнул, и сушеные бобы сыпались на мостовую. Скарлетт закричала, пытаясь окликнуть миссис Элсинг, то голос ее утонул в шуме толпы, и кабриолет промчался мимо.
Смысл происходящего не сразу дошел до сознания Скарлетт, но она тут же вспомнила, что военные провиантские склады расположены возле вокзала, и поняла: армия открыла их, чтобы население могло воспользоваться кто чем сумеет, пока янки не вошли в город.
Она стала проталкиваться сквозь толпу испуганных, растерянно мечущихся людей и, выбравшись на свободное пространство, припустилась со всех ног самым коротким путем к вокзалу. Наконец в клубах пыли она стала различать среди санитарных фургонов двигающиеся, склоняющиеся над ранеными фигуры санитаров с носилками и докторов. Слава тебе господи, сейчас она разыщет доктора Мида! Но завернув за угол гостиницы «Атланта», откуда уже хорошо были видны подъездные пути и депо, она замерла на месте, пораженная открывшейся ее глазам картиной.
Под беспощадно палящим солнцем — кто плечом к чьему-то плечу, кто головой к чьим-то ногам — сотни и сотни раненых заполняли все пространство на железнодорожных путях и платформах. Их ряды под навесом депо уходили в бесконечность. Некоторые лежали молча и совершенно неподвижно, другие метались и стонали. И над всей этой кровью, грязными повязками, зубовным скрежетом, проклятьями, вырывавшимися из груди раненых, когда санитары перекладывали их с носилок на землю, — мухи, тучи мух вились в воздухе, жужжали, ползали по лицам. В знойном воздухе стоял запах пота, крови, немытых тел, кала, мочи. Смрад накатывал на Скарлетт волнами, и минутами ей казалось, что ее сейчас стошнит. Санитары с носилками сновали туда и сюда среди распростертых на земле почти вплотную друг к другу тел, нередко наступая на раненых, а те стоически молчали, глядя вверх, — ждали, когда у санитаров дойдут руки и до них.
Скарлетт попятилась, зажав рот ладонью, чувствуя, как тошнота подступает к горлу. Она не могла сделать дальше ни шагу. Немало перевидала она раненых — и в госпиталях, и на лужайке перед домом тети Питти, после битвы у Персикового ручья, — но ничто, ничто не шло в сравнение с этим! Кровоточащие, смердящие тела прямо под палящим солнцем — нет, такого она еще не видела! Это был подлинный ад — страдания, крики, зловоние и… Скорей! Скорей! Скорей! Янки подходят! Янки подходят!
Скарлетт распрямила плечи и ступила туда, в гущу тел, перебегая глазами с одной стоявшей на ногах фигуры на другую, ища доктора Мида. И тут же поняла, что ничего у нее не выйдет, так как надо было смотреть себе под ноги, чтобы не наступить на какого-нибудь беднягу. Она подобрала юбки и стала осторожно пробираться между лежавшими на земле телами, направляясь к группе мужчин, стоявших поодаль и отдававших распоряжения санитарам с носилками.
На пути чьи-то руки судорожно хватали ее за юбку, она слышала хриплые восклицания:
— Леди, пить! Леди, пожалуйста, пить! Бога ради, леди, пить!
Пот струился по ее лицу, она старалась вырваться из цеплявшихся за ее юбку рук. Если — казалось ей — она нечаянно наступит на одного из этих людей, то завизжит и потеряет сознание. Она перешагивала через мертвых и через раненых, лежавших неподвижно с остекленелыми глазами, зажимая руками рваные раны в животе, с присохшими к ним обрывками окровавленной одежды, и повсюду были торчавшие колом от запекшейся крови бороды, раздробленные челюсти, разорванные рты, откуда неслись нечленораздельные звуки, означавшие, должно быть:
— Пить! Пить!
Если она сейчас же не разыщет доктора Мида, у нее начнется истерика. Она бросила взгляд в сторону группы мужчин, стоявших под навесом, и закричала что было мочи:
— Доктор Мид! Есть здесь доктор Мид?
Один из мужчин обернулся, отделился от группы и поглядел в ее сторону. Это был доктор Мид: без сюртука, рукава рубашки закатаны по локоть, и штаны, и рубашка алы от крови, как у мясника, и даже кончик седеющей бородки — в крови. Он был словно пьяный — пьяный от смертельной усталости, жгучего сострадания и бессильной злобы. На серых от пыли щеках струйки пота проложили извилистые борозды. Но голос его, когда он обратился к ней, звучал спокойно и решительно:
— Слава богу, что вы пришли. Мне дорога сейчас каждая пара рук.
На мгновение она замерла, глядя на него в растерянности, выпустив из руки подол. Подол упал на грязное лицо какого-то раненого, и тот беспомощно завертел головой, стараясь высвободиться от душивших его оборок. О чем он толкует — этот доктор? От пыли, летевшей из-под колес санитарных повозок, у нее защекотало в горле, в носу стало липко от омерзительного зловония.