Унесенные ветром - Страница 204

204

Скарлетт не противилась этим объятиям: она была еле жива от усталости, похвала приятно льстила ее самолюбию, а потом — в сизой от дыма кухне — в ее душе укрепилось чувство уважения к золовке и зародилось нечто похожее на дружескую близость.

«Одного у нее не отнимешь, — не могла не признаться себе Скарлетт, — когда нужна помощь, Мелани всегда тут как тут».

Глава XXVIII

Внезапно резко похолодало и наступили морозы. Студеным ветром тянуло из-под всех дверей, и стекла, расшатавшиеся в рамах, монотонно дребезжали. С деревьев облетала последняя листва, и только сосны, не потеряв своего убранства, холодными, темными громадами высились на фоне бледного неба. Изрытая колдобинами красная глина дорог обледенела, и голод простер свои крыла над Джорджией.

Скарлетт не без горечи вспоминала свой последний разговор с бабушкой Фонтейн. В тот день — два месяца назад, — который, казалось, отодвинулся куда-то в далекое прошлое, она сказала старой даме — и сказала от чистого сердца, — что самое худшее уже позади. Теперь это стало ребяческим преувеличением. Пока солдаты Шермана не прошли вторично через Тару, у нее еще были ее маленькие сокровища — немного продуктов и немного денег, были соседи, которым больше повезло, чем ей, и хлопок, который помог бы продержаться до весны. Теперь не было ни хлопка, ни продуктов, деньги утратили свое значение, так как на них ничего нельзя было купить, а соседи терпели не меньшую нужду, чем она. У нее, на худой конец, все же остались корова с теленком, лошадь и несколько поросят, а у соседей и того не было — всего какие-то крохи провизии, которые они успели зарыть или спрятать в лесу.

Усадьбу Тарлтонов — Прекрасные Холмы — янки сожгли дотла, и миссис Тарлтон с четырьмя дочерьми переселилась в дом управляющего. Дом Манро, расположенный в окрестностях Лавджоя, тоже сровняли с землей. В Мимозе сгорело деревянное крыло дома, главная же часть здания уцелела благодаря толстой штукатурке и отчаянной борьбе с огнем, в которую вступили все женщины Фонтейн и негры. Только усадьбу Калвертов янки пощадили и на этот раз: снова спасло вмешательство управляющего Хилтона, уроженца Севера, однако ни единой животины, ни единого початка кукурузы на плантации не осталось.

Перед Тарой, как и перед всей округой, стояла одна задача: как добыть еду? У большинства семей не было ничего, кроме остатков последнего урожая ямса и арахиса, да еще та дичь, которую они приносили из лесу. И каждый делился всем, что у него было, с теми, у кого было еще меньше, как это делалось всегда в более благополучные времена. Но очень скоро делиться стало нечем.

В дни, когда Порку сопутствовала удача, в Таре питались кроликами, или опоссумами, или зубаткой. В остальное время довольствовались капелькой молока, орехами гикори, жареными желудями и ямсом. И чувство голода не покидало их никогда. Скарлетт казалось, что она не может шагу ступить, чтобы не увидеть протянутые к ней руки, с мольбой устремленный на нее взгляд. И это сводило ее с ума, ведь она была голодна не меньше других.

Она приказала зарезать теленка, так как он поглощал слишком много драгоценного молока, и в этот вечер все в Таре заболели, объевшись парной телятиной. Скарлетт знала, что следует заколоть хотя бы одного поросенка, но все откладывала это и откладывала, надеясь вырастить из поросят полноценных свиней. Поросята были еще такие крошечные. Какой толк заколоть их сейчас — там и есть-то почти нечего; а если дать им подрасти, тогда совсем другое будет дело. Ночь за ночью обсуждала она с Мелани, послать или не послать Порка верхом на лошади, дав ему денег, чтобы он попытался купить каких-нибудь продуктов. И все никак не могла на это решиться, боясь, что у него отнимут и лошадь и деньги. Никому же не было известно, где сейчас янки. Они могли быть за тысячу миль от Тары или за рекой. Однажды Скарлетт, обуреваемая отчаянием, начала сама собираться в дорогу на поиски пропитания, но истерические вопли всех домочадцев заставили ее отказаться от своей затеи.

Порк рыскал по окрестностям, порой забирался, как видно, далеко, так как возвращался только под утро, и Скарлетт не спрашивала его, где он пропадал. Иногда он приносил дичь, иногда несколько початков кукурузы или мешок сухого гороха. Как-то раз притащил домой петуха и утверждал, что поймал его в лесу. Они с превеликим аппетитом, но и не без чувства вины прикончили этого петуха, ибо все отлично понимали: петуха Порк украл, так же как горох и кукурузу. Вскоре после этого как-то ночью он постучался к Скарлетт, когда весь дом уже спал, и смущенно показал ей свою ногу с порядочным зарядом дроби в икре. Пока она накладывала повязку, он сконфуженно объяснил, что его накрыли при попытке проникнуть в Фейетвилле в чей-то курятник. Скарлетт не спросила, чей это был курятник, — только ласково потрепала Порка по плечу, и на глаза у нее навернулись слезы. Негры ужасно раздражали ее порой, но ведь такую преданность не купишь ни за какие деньги! Теперь все они — и белые и черные — стали как бы членами одной семьи, и негры могли рискнуть жизнью ради того, чтобы на столе для всех была еда.

В другие времена к мелким кражам Порка следовало бы отнестись более серьезно, быть может, он даже заслуживал хорошей взбучки. В другие времена Скарлетт по меньшей мере должна была бы его строго отчитать. «Никогда не забывай, дорогая, — говорила Эллин, — что ты несешь ответственность не только за физическое, но и за нравственное здоровье черных рабов, которых бог вверил твоему попечению. Ты должна понимать, что они как дети и за ними нужен глаз да глаз, как за детьми, и ты обязана во всем подавать им хороший пример».

204