Унесенные ветром - Страница 379

379

— Нехорошо это, мистер Ретт! О господи! — слегка взвизгнула Мамушка и, отступив на ярд, скромно приподняла на несколько дюймов подол и показала оборку нижней юбки из красной тафты.

— Долго же вы раздумывали, прежде чем ее надеть, — буркнул Ретт, но черные глаза его смеялись и в них поблескивали огоньки.

— Да уж, сэр, слишком даже долго.

Тут Ретт сказал нечто такое, чего Уэйд не понял:

— Значит, с мулом в лошадиной сбруе покончено?

— Мистер Ретт, негоже это, что мисс Скарлетт сказала вам! Но вы не станете сердиться на бедную старую негритянку?

— Нет, не стану. Я просто хотел знать. Выпейте еще, Мамушка. Берите хоть всю бутылку. И ты тоже пей, Уэйд! Ну-ка, произнеси тост.

— За сестренку! — воскликнул Уэйд и одним духом осушил свою рюмку. И задохнулся, закашлялся, начал икать, а Ретт и Мамушка смеялись и шлепали его по спине.

С той минуты, как у Ретта родилась дочь, он повел себя настолько неожиданно для всех, кто имел возможность его наблюдать, что перевернул все установившиеся о нем представления — представления, от которых ни городу, ни Скарлетт не хотелось отказываться. Ну, кто бы мог подумать, что из всех людей именно он будет столь открыто, столь бесстыдно гордиться своим отцовством. Особенно если учесть то весьма щекотливое обстоятельство, что его первенцем была девочка, а не мальчик.

И новизна отцовства не стиралась. Это вызывало тайную зависть у женщин, чьи мужья считали появление потомства вещью естественной и забывали об этом событии, прежде чем ребенка окрестят. Ретт же останавливал людей на улице и рассказывал во всех подробностях, как на диво быстро развивается малышка, даже не предваряя это — хотя бы из вежливости — ханжеской фразой; «Я знаю, все считают своего ребенка самым умным, но…» Он считал свою дочку чудом, — разве можно ее сравнить с другими детьми, и плевать он хотел на тех, кто думал иначе. Когда новая няня дала малышке пососать кусочек сала и тем вызвала первые желудочные колики, Ретт повел себя так, что видавшие виды отцы и матери хохотали до упаду. Он спешно вызвал доктора Мида и двух других врачей, рвался побить хлыстом злополучную няньку, так что его еле удержали. Однако ее выгнали, после чего в доме Ретта перебывало много нянь — каждая держалась не больше недели, ибо ни одна не в состоянии была удовлетворить требованиям Ретта.

Мамушка тоже без удовольствия смотрела на появлявшихся и исчезавших нянек, ибо не хотела, чтобы в доме была еще одна негритянка: она вполне может заботиться и о малышке, и об Уэйде с Эллой. Но годы уже начали серьезно сказываться на Мамушке, и ревматизм сделал ее медлительной и неповоротливой. У Ретта не хватало духу сказать ей об этом и объяснить, почему нужна вторая няня. Вместо этого он говорил ей, что человеку с его положением не пристало иметь всего одну няню. Это плохо выглядит. Он намерен нанять еще двоих, чтобы они занимались тяжелой работой, а она. Мамушка, командовала ими. Вот такие рассуждения Мамушке были понятны. Чем больше слуг, тем выше ее положение, как и положение Ретта. Тем не менее она решительно заявила ему, что не потерпит в детской никаких вольных негров. Тогда Ретт послал в Тару за Присей. Он знал ее недостатки, но в конце концов она все-таки выросла в доме Скарлетт. А дядюшка Питер предложил свою внучатую племянницу по имени Лу, которая жила у Бэрров, кузенов мисс Питти.

Еще не успев окончательно оправиться, Скарлетт заметила, насколько Ретт поглощен малышкой, и даже чувствовала себя неловко и злилась, когда он хвастался ею перед гостями. Да, конечно, хорошо, если мужчина любит ребенка, но проявлять свою любовь на людях — это казалось ей немужественным. Лучше бы он держался небрежнее, безразличнее, как другие мужчины.

— Ты выставляешь себя на посмешище, — раздраженно сказала она как-то ему, — и я просто не понимаю, зачем тебе это.

— В самом деле? Ну, и не поймешь. А объясняется это тем, что малышка — первый человечек на свете, который всецело и полностью принадлежит мне.

— Но она и мне принадлежит!

— Нет, у тебя есть еще двое. Она — моя.

— Чтоб ты сгорел! — воскликнула Скарлетт. — Ведь это я родила ее, да или нет? К тому же, дружок, я тоже твоя.

Ретт посмотрел на нее поверх черной головки малышки и как-то странно улыбнулся.

— В самом деле, моя прелесть?

Только появление Мелани помешало возникновению одной из тех жарких ссор, которые в последние дни так легко вспыхивали между супругами. Скарлетт подавила в себе гнев и отвернулась, глядя на то, как Мелани берет малышку. Решено было назвать ее Юджини-Виктория, но в тот день Мелани невольно нарекла ее так, как потом все и стали звать девочку, — это имя прочно прилепилось к ней, заставив забыть о другом, как в свое время «Питтипэт» начисто перечеркнуло Сару-Джейн.

Ретт, склонившись над малюткой, сказал в ту минуту:

— Глаза у нее будут зеленые, как горох.

— Ничего подобного! — возмущенно воскликнула Мелани, забывая, что глаза у Скарлетт были почти такого оттенка. — У нее глаза будут голубые, как у мистера О'Хара, голубые, как… как наш бывший голубой флаг: Бонни Блу.

— Бонни-Блу Батлер, — рассмеялся Ретт, взял у Мелани девочку и внимательно вгляделся в ее глазки.

Так она и стала Бонни, и потом даже родители не могли вспомнить, что в свое время окрестили дочку двойным именем, состоявшим из имен двух королев.

Глава LI

Когда наконец Скарлетт почувствовала, что снова в состоянии выходить, она велела Лу зашнуровать корсет как можно туже — только бы выдержали тесемки. Затем обмерила себе талию. Двадцать дюймов! Она громко охнула. Вот что получается, когда рожаешь детей! Да у нее теперь талия, как у тети Питти, даже шире, чем у Мамушки.

379