Унесенные ветром - Страница 389

389

— Я не хочу, чтоб она выросла нервной и трусливой.

— Трусливой! Черта с два! Да в ней трусости ни на грош нет! Просто вы лишены воображения и, конечно, не можете понять, какие муки испытывает человек, который им наделен, — особенно ребенок. Если что-то с когтями и рогами явится и сядет к вам на грудь, вы скажете, чтобы оно убиралось к дьяволу, да? Именно так, черт подери. Припомните, мадам, что я присутствовал при том, как вы просыпались, пища, точно выпоротая кошка, только потому, что вам приснилось, будто вы бежали в тумане. И это было не так уж давно!

Скарлетт растерялась — она не любила вспоминать этот сон. К тому же Ретт успокаивал ее тогда почти так же, как успокаивал сейчас Бонни, и это внесло смятение в ее мысли. Не желая над этим раздумывать, Скарлетт повела на него наступление с другой стороны.

— Просто вы во всем ей потакаете…

— И намерен потакать. Тогда она рано или поздно преодолеет свой страх и забудет о нем.

— В таком случае, — язвительно заметила Скарлетт, — раз уж вы решили стать нянькой, не мешало бы вам приходить домой и для разнообразия — в трезвом виде.

— Я и буду приходить домой рано, но напиваться, если захочу, буду, как сапожник.

С тех пор Ретт стал рано приходить домой — он приезжал задолго до того, как надо было укладывать Бонни в постель. Садился подле нее и держал ее за руку, пока она, заснув, не расслабляла пальцы. Лишь тогда он на цыпочках спускался вниз, оставив гореть лампу и приоткрыв дверь, чтобы услышать, если девочка проснется и испугается. Он твердо решил: больше он не допустит, чтоб ее мучил страх. Весь дом следил за тем, чтобы в комнате, где спала Бонни, не потух свет. Скарлетт, Мамушка, Присей и Порк то и дело на цыпочках поднимались наверх и проверяли, горит ли лампа.

И приходил Ретт домой трезвым, но не Скарлетт добилась этого. На протяжении последних месяцев он много пил, хотя никогда не был по-настоящему пьян, и вот однажды вечером от него особенно сильно пахло виски. Придя домой, он подхватил с пола Бонни, посадил ее к себе на плечо и спросил:

— Ты, что же, не желаешь поцеловать своего любимого папку?

Бонни сморщила курносый носишко и заерзала, высвобождаясь из его объятий.

— Нет, — чистосердечно призналась она. — Фу.

— Это я — фу?

— Фу, как плохо пахнет. От дяди Эшли никогда плохо не пахнет.

— Черт бы меня подрал! — буркнул Ретт, опуская ее на пол. — Вот уж никогда не думал, что обнаружу в собственном доме поборницу воздержания!

Но с того дня он выпивал лишь по бокалу вина после ужина. Бонни, которой разрешалось допить последние капли, вовсе не находила запах вина таким уж плохим. А у Ретта воздержание привело к тому, что одутловатость, отяжелившая черты его лица, постепенно исчезла, круги под черными глазами стали не такими темными и обозначались не так резко. Бонни любила кататься на лошади, сидя впереди него в седле, поэтому Ретт проводил много времени на воздухе, и смуглое лицо его, покрывшись загаром, потемнело еще больше. Вид у него был цветущий, он то и дело смеялся и снова стал похож на того удалого молодого человека, который на удивление всей Атланты столь смело прорывал блокаду в начале войны.

Люди, никогда не любившие Ретта, теперь улыбались при виде крошечной фигурки, торчавшей перед ним в седле. Матроны, до сих пор считавшие, что ни одна женщина не может чувствовать себя спокойной в его обществе, начали останавливаться и беседовать с ним на улице, любуясь Бонни. Даже самые строгие пожилые дамы держались мнения, что мужчина, способный рассуждать о детских болезнях и воспитании ребенка, не может быть совсем уж скверным.

Глава LIII

Наступил день рождения Эшли, и Мелани решила в тот вечер устроить сюрпризом ему торжество. Все об этом знали, за исключением Эшли. Даже Уэйд и крошка Бо, которых заставили поклясться, что они будут хранить тайну, и малыши ходили страшно гордые. Все благопристойные обитатели Атланты были приглашены и дали согласие прийти. Генерал Гордон и его семья любезно приняли приглашение; Александр Стефенс обещал быть, если ему позволит не слишком крепкое здоровье; ожидали даже Боба Тумбса, буревестника Конфедерации.

Все утро Скарлетт, Мелани, Индия и тетя Питти бегали по дому, руководя неграми, пока те вешали свежевыглаженные занавеси, чистили серебро, натирали полы, жарили, парили, помешивали и пробовали яства. Скарлетт никогда еще не видела Мелани такой счастливой и возбужденной.

— Ты понимаешь, дорогая, у Эшли ведь не было дня рождения со времени… со времени, помнишь, того пикника в Двенадцати Дубах? Еще в тот день мистер Линкольн призвал добровольцев? Ну, так вот, у Эшли с тех пор не было дня рождения. А он так много работает и так устает, когда вечером приходит домой, что даже и не вспомнил про свой день рождения. Вот он удивится, когда после ужина столько народу явится к нам!

— А куда же вы фонарики-то над лужайкой спрячете — ведь мистер Уилкс наверняка увидит их, когда придет ужинать домой? — ворчливо спросил Арчи.

Старик просидел все утро, с интересом наблюдая за приготовлениями, хотя и не признавался в этом. Он еще ни разу не видел, как в городе готовятся к большому празднику, и это было ему внове. Больно уж разбегались женщины, — не стесняясь, говорил он: суетятся, будто в доме пожар, а всего-то навсего ждут гостей; но даже дикие кони не могли бы утащить его с места события. Особенно заинтересовали его цветные бумажные фонарики, которые собственноручно смастерили и покрасили миссис Элсинг с Фэнни: он никогда не видал «таких штуковин». Они хранились в его комнатушке в подвале, и он тщательно их обследовал.

389